Этой цитате Джереми Гуцше, СЕО Trend Hunter, почти два года, а мне-таки удалось с её помощью наделать шороху среди и без того уже не столь благостной и уверенной в завтрашнем дне (ресурсо)владельческой и управленческой аудитории очередного Всероссийского форума по корпоративному управлению РСПП.

Казалось бы, чему тут удивляться в ситуации, когда хвалёные природные ископаемые (от алюминия до урана и от алмазов до никеля) добываются в отсутствие реального спроса буквально «про запас», а стратегии добывающих компаний (судя по отрывочным лозунгам, доносящимся с отраслевых и инвестиционных площадок) по-прежнему формулируются в духе «догнать и перегнать», «сохранить первенство по добыче», «расширить ресурсную базу».

Кряхтя и мучительно сопротивляясь самой мысли о том, что «ресурсная база» и модель бизнеса могут быть принципиально иными, «добытчики» повышают эффективность наиболее предсказуемым путём: избавляясь от непрофильных активов, «имеющих низкую или отрицательную рентабельность» и снижая административные расходы. Ну, то бишь, ставя очистительные клизмы тяжелобольному, которому может помочь лишь полная смена образа жизни.

Известно, например, что разведанных запасов алюминия на планете хватит на 75 лет (хотя при падающем потреблении первичного алюминия горизонт постоянно отодвигается) — и при этом алюминий может перерабатываться бесконечное количество раз. Существует ли сегодня стратегия Русал 2100 (или хотя бы Русал 2050), предусматривает ли она хотя бы в каком-то приблизительном виде создание высокотехнологичного подразделения компании, предлагающего решения по переработке алюминиевой упаковки и отслуживших изделий из алюминия на уровне downstream, вплоть до конечного потребителя, к сожалению, неочевидно.

Очевидно лишь, что коррекция или полная смена бизнес-модели — прерогатива совета директоров, и обсуждению будущего вверенного ему бизнеса совет должен уделять не менее 30% своего времени.

Между тем, Мария Гордон, независимый член советов директоров добывающих компаний АЛРОСА, Полюс и Московской Биржи, на форуме по корпоративному управлению РСПП посетовала на то, что российские советы директоров довольно редко (если вообще) вспоминают о необходимости обсуждать стратегию долгосрочного развития вверенных им компаний.

30 ноября вышел удручающий прогноз Carbon Tracker, согласно которому 42% угледобывающих предприятий в мире уже сейчас не приносят прибыль, а к 2030 году таковых будет ни много ни мало 72%.

Убыток, генерируемый в среднем по отрасли в пересчёте на мощности, в российской угольной энергетике самый глубокий в мире: 12 долларов США на каждый мегаватт/час. Уже к 2020 году — и не где-нибудь в ЮАР, а в России строительство и ввод новых мощностей, работающих на возобновляемых источниках энергии (ВИЭ), будет обходиться дешевле, чем мощностей на угле.

По сути, на многих регулируемых рынках сбыта прибыльность экономически нездоровой угольной отрасли на плаву поддерживается при помощи потребителей и налогоплательщиков, оплачивающих счета.

Постепенное закрытие убыточных мощностей (в соответствии с парижским климатическим соглашением) вместо продления их агонии могло бы принести в российскую экономику 20 млрд. долларов США. Таких мощностей, уже сегодня взывающих о консервации, у одного Газпрома на 5.8 млрд, у ИнтерРАО — на 4.1 млрд, у СУЭК — на 1.3 млрд долларов США.

А вчера университет Singularity поделился мнением коллектива спикеров очередного своего форума на кампусе NASA. Не 40, а все 60 процентов и не топ-500, а топ-1000 компаний (по версии Fortune) исчезнут с лица земли в ближайшие 10 лет, сходятся они во мнении.

Ещё бы: глядишь на рыночную капитализацию GE, ухнувшую с 600 млрд. до 100 млрд. долларов США за последние 18 лет, и поневоле сочувствуешь старине Джеку Уэлчу, считавшемуся некогда гениальнейшим бизнес-лидером, а потом и самым желанным спикером всякого рода вдохновляющих бизнес-сессий — каково ему глядеть на таяние своей империи на девятом десятке?